Военные походы, или даже географические экспедиции, всегда связаны с обогащением, за счёт аборигенного населения и новых природных ресурсов. Тем паче, если это походы профессионалов, чьё благосостояние зависит в основном от их "количества и качества". В Европе наиболее известными, такими профессионалами, были скандинавские викинги (от viking, один из вариантов толкования: vikja - поворачивать, отклоняться). Природные, экономические, политические законы выработали в них эту вековую черту сезонного разбойника (традиционная саговая формула: "они отважно уехали далеко за золотом"); и даже смена религии (а значит и смена базисов этики и морали) не смогла сразу качественно изменить этот уклад. Как видно из литературных источников Скандинавии, в дохристианские времена вопрос денежного обогащения решался викингом просто: если победа была за ним, то это обогащение было его Правом. Тем самым Правом (продолжением себя во вне) что вошло в классический германский (а значит и арийский) правовой свод. В тинговой (языческой) традиции, речевой оборот "грабительский поход" имел нейтральную оценку и использовался как юридический термин.

С появлением хр-ства и внедрением чужеродного миропонимания в быт происходят, с течением времени, интересные изменения (нашедшие отражение и в литературе) в этом вопросе. Участники (уже крестоносцы) военно-экспедиционного похода, передвигаясь по новой территории, сталкивались со многими не известными ранее народами. И естественно они должны были сохранять, более того, распространять, свою веру. Аборигенный народ оценивался с низших позиций и позиций противника; и контакт с ним был в первую очередь конфессиональный. Нравственная оценка христианин/язычник решалась очень просто: само понятие "викинг" в "эру саг" становится дескридитированным и десемантизированным; и герой саги, идя в морской поход и, занимаясь тем, чем занимался его предок, уже не именуется викингом. Наоборот, викинг - есть его враг - язычник (или в редком случае "слабый в вере"). Этот "нео-викинг" жесток, многочисленен, слаб, и поэтому он прибегает к помощи Диавола. Герою хр-ну приходится иметь дело с "диавольской (сверхчеловеческой) хитростью", "диавольским (заговорённым) оружием" и самое опасное "диавольским народом". Бороться с этим возможно только с помощью господа и теми средствами, которые он осеняет. И в этом контексте традиционные грабёж/нападение "анти-викинга" уже есть справедливое наказание человека не во-христе, и часть добычи "анти-викинга" идёт на укрепление веры и на сохранение себе и родственникам места в раю. Не стоит забывать, что церковь отдавала предпочтение именно драг. металлу и для изготовления своего культового инвентаря и для наполнения сундуков.

Тут же пересматривается и понятие врага, это уже не обычный противник, посильный человеку. Это противник духовный, и вера помогает угадать в нём Диавола. Поэтому традиционными становятся чтение молитвы, заручение в обете всевышнему или кидание жребия (неисправимый отголосок язычества) главой похода или епископом перед боем (опять очередной пережиток традиции, где скальд конунга читал либо хвалебную песнь либо хулительный нид).

Подобным же образом оценивалась ситуация и при встрече с мифическими существами-хранителями сокровищ: Богами, великанами, драконами, полу-людьми/полу-животными. Праотцовские родовые тотемы становились идеологическими пугалами, грубой материей. По одной из версий средневековья происхождение драконов, великанов, эльфов, чудищ подводных было из семени богопротивного братоубийцы Каина.

В случае остановки "ходящих в походы и добывающих себе богатство" на зимовку в языческих землях, отряд селился отдельно от "неправедного" народа. Конунг, как правило, по его моральному облику определяется качество веры, блюдил, чтобы его люди не имели контакта с местными жителями; ибо они могут увидеть языческие обычаи и попасть под их влияние. (Для сравнения: конунг язычников являлся воплощением удачи всей страны, и после его смерти на захоронение его тела, т.е. сохранение его силы, претендовали многие земли-марки). Дабы избежать осквернения, во временное жилое помещение хр-ан вход был запрещён всем, кроме местного правителя, а в момент отсутствия «гостей» - запиралось. Не менее важным было соблюдение святых дней, что порождало рад конфликтов и бытового и военного характера. Особый запрет накладывался на общение с женщинами- язычницами, как на наиболее охотно скрывающих, в себе Диавола. Все эти детали усиливали разделение по принципу свой/чужой и выдвигали новые правовые претензии к язычникам и их быту. Средневековые саги имеют очень интересную схему описания битв: перед каждым сражением конунг поднимает вопрос христианской морали, напоминает о новом долге своим соратникам; клирики возносят мольбы богу и освящают оружие... Сама битва звенит со всей языческой жестокостью, где победители забывают о боге и забирают себе всё, что осталось от побеждённого. Но после раздела добычи - вновь маска хр-ства.

Пересмотренная хр-вом природа человека разделилась на "благодетельность" и "греховность". Одним из людских пороков стала алчность- златолюбие. Дохристианское мироощущение подразумевало, что Луна древнее Солнца, соответственно, Свет есть порождение Тьмы. Это отразилось не только на времяисчеслении - счёт вёлся по зимам и ночам, но и на метафизических качествах благородных металлов. В языческую эпоху особым почётом пользовалось серебро (лунный символ), в то время как хр-тво, изменив космогонию и, уподобив Солнце христу, изменило и природу золота, которое стало символом материального проявления власти. В европейской мифологии хранителем золота является дракон, хтоническое существо, связанное с огненной стихией (к примеру, Фафнир - эдический образ дракона-оборотня). В Скандинавии этим хранителем кладов "посвящены" некоторые кенинги (наследники эдического космогонизма) скальдики; а в более позднее время их упоминают многие притчи. Поэтическая метафора "дракона, лежащего на кладе" широка: от туч, скрывающих блеск "сухого золота"-солнца, до морских глубин, поглощающих этот же блеск. Языческий космизм не претендовал на материалистическое выражение этой аллегории, это за него сделало хр-тво. Хранители-драконы с их крыльями, когтями, рогами легко приобретают образы Диаволов и становятся служителями Зла. Стерегущие, жаркие как солнце, "заговорённые" сокровища Сатаны, они отпугивают от греха и воплощают этот грех. Люди христиане, поддавшиеся златолюбию и разбудившие крылатого хранителя, будут испепелены ядом из его пасти (для сравнения: "ограбленный" дракон среди строений селения уничтожает постройки именно хр-ан; среди кораблей - корабль с епископом). Или же грешника ждёт ещё более страшная участь - он сам превратится в дракона, и, введённый в искушение золотом, станет служить Сатане. Многие драконы средневековых притч уже имеют человеческие черты. Умершими "на золоте", покончившие жизнь самоубийством или убившие из корысти, съеденные драконами - они выполняли функцию табу для простолюдинов и стирали память о сакральном значении дракона/золота до обычного инстинкта обогащения.